Безопасность или самосуд?
Термин «цифровая бдительность» появился в русском языке совсем недавно и пока не обрел устойчивого значения. Это создает парадоксальную ситуацию: словосочетание «цифровая бдительность» используется сегодня в двух значениях, которые во многом противоположны друг другу.
Первое из них восходит к английскому термину cyber vigilance (также digital vigilance), который дословно переводится именно как «цифровая бдительность». Этот термин подразумевает комплекс мер, которые следует принимать пользователям для защиты от компьютерных угроз. Они включают в себя приобретение ПО и устройств только у проверенных производителей и поставщиков, обязательное использование защитных решений, своевременное обновление ПО, отказ от перехода по ссылкам в сообщениях от неизвестных отправителей и посещения сомнительных интернет-ресурсов и т.д. Использование термина «цифровая бдительность» в этом значении представляется логичным и не вызывает вопросов.
Однако этот же термин используется и в значении формы сетевой гражданской активности. Причем не только в речи интернет-пользователей, но и в научных работах (например, в статье доцента Санкт-Петербургского государственного университета А. В. Волковой «Цифровая бдительность: этика сетевой коммуникации и пределы гражданского контроля»). Очевидно, это значение отсылает уже к английскому термину digital vigilantism (также используется вариант internet vigilantism). Но дословно он переводится совершенно иначе - как «цифровой самосуд».
В данном случае речь идет о действиях отдельных лиц или организованных групп в сети интернет, целью которых является достижение справедливости - в том виде, в котором эти лица и группы ее понимают. В этом значении проявления цифровой бдительности во многом близки хактивизму - использованию компьютеров и компьютерных сетей противоправным образом ради достижения декларируемых высоких целей, будь то борьба с цензурой, зашита прав человека или стремление подорвать возможности диктаторских режимов. Одним из самых ярких примеров хактивизма можно считать деятельность группировки Anonymous. Она известна, например, взломами учетных записей членов террористической организации «Исламское государство» (запрещена в РФ) или атаками на российские информационные ресурсы после начала специальной военной операции.
Более «низовой» формой цифровой бдительности в этом ее понимании являются действия, направленные на конкретных лиц. Условно положительным примером можно считать распространенную некоторое время назад в Сингапуре практику призыва к ответственности владельцев собак, которые не убирали за своими питомцами во время прогулок. Фотографии (а в некоторых случаях и имена) таких владельцев выкладывали в социальные сети, при этом активисты подчеркивали, что мишенью их действий являются не сами люди, а неправильное поведение, которое и следует исправить.
Намного более сомнительными были случаи во время кампаний MeToo и Black Lives Matter. Тогда в социальных сетях регулярно появлялись обвинения тех или иных людей в расистском поведении или сексуальных домогательствах. Далеко не все эти обвинения были справедливыми, но вполне могли разрушить семьи и карьеры обвиняемых и даже поставить под угрозу их безопасность. Одной из главных форм проявления такой «цифровой бдительности» является так называемый доксинг (doxing или doxxing): публикация в открытом доступе персональных данных предполагаемого «злодея». Эти данные могут включать и адрес проживания, и известны случаи, когда особо рьяные борцы за справедливость стремились осуществить уже и физический самосуд.
Морально-этический характер такой цифровой бдительности представляется весьма противоречивым. С правовой же точки зрения все достаточно однозначно: вне зависимости от справедливости декларируемых целей для их достижения используются противоправные методы.
Разумеется, язык является живой, во многом самоорганизующейся средой, и диктовать ему условия использования тех или иных слов чрезвычайно сложно. Но во избежание путаницы было бы желательно использовать термин «цифровая бдительность» в каком-то одном из значений.